Доклад Детковской О.А. на III Международной научной конференции
«Фрейд и русские: забытые судьбы и открытия» 2015г..

Лу Андреас Саломе познакомилась с Фрейдом в 1911 году и очень быстро вошла в ближний круг его учеников и сподвижников. Ей было немного за пятьдесят, когда она начала изучать психоанализ, глубоко проникаясь его идеями, в чем-то искренне и восторженно соглашаясь, а чему-то и оппонируя, так же искренне.

Спустя двадцать лет она напишет эссе, называя его «Моя благодарность Фрейду». Этот текст, написанный хорошим литературным языком, возможно, с излишней высокопарностью, построен в виде письма, адресованного основателю психоанализа. В нескольких главах этого произведения она обращается к основным психоаналитическим концептам, переосмысливая и дополняя своими воззрениями некоторые аспекты теории, которые могут идти несколько вразрез или даже совсем не совпадать с позицией Фрейда. Даже с названием эссе вышла некоторая загвоздка, т.к. Фрейд считал такой заголовок очень личным, чуть ли не интимным, но Саломе, несмотря на это, настояла на своем и отказалась переименовать на «Благодарность психоанализу». Это впрочем, было в ее характере, а именно – делать, так как она считает единственно возможным. Надо отдать ей должное при этом – конфронтации из-за этого случались крайне редко, но это лишь в том контексте, что она, становясь тем, что есть, либо расставалась с теми, кому с ней не по пути, либо те, кто оставался рядом пытались ей соответствовать. Здесь все-таки нельзя не упомянуть о Ницше, который, не добившись от нее того, чего хотел он, изначально убеждая ее стать тем, кем она есть, от восторженных превосходных отзывов дошел до отчаянной фразы, что она «абсолютное зло».

Фрейд, по его словам, не соглашаясь с Саломе в чем-то, предпочитал  об этом спокойно поразмышлять, не пытаясь настаивать на своем, убеждая или принуждая к принятию чего-либо. Как в данных размышлениях не вспомнить отца Лу Густава фон Саломе, строгого генерала, считавшегося русским патриотом, который разрешил своей маленькой единственной дочери не ходить в школу, проговорив ей, что «школьное принуждение тебе ни к чему». Терпимость отца, терпимость Фрейда, думается, была обусловлена тем, какой была сама Лу. Так, например, известно, что Лу Андреас Саломе, практикуя и популяризируя психоанализ, сама никогда не была анализанткой, что порицалось или абсолютно не принималось Фрейдом для психоаналитической практики, но только не в данном случае. Также известно, что он согласился с тем, что она одновременно будет посещать и лекции его самого и «отщепенца» Адлера, с единственным условием для Лу, чтобы она нигде этого не афишировала. Всем известна строгость Фрейда относительно отступничества от психоаналитических идей, но даже здесь для Лу было оказано снисхождение. Правда, позже она всё-таки отказалась и от посещений занятий адлерианской группы, и от психологии Адлера.

Таким образом, ей прощалось или разрешалось то, что другим было абсолютно не позволено. И так повелось с самого детства. Хотя слова «прощалось, разрешалось» не совсем точны, если даже, вообще, уместны относительно Саломе. Ей не требовалось ни прощения, ни разрешения. Обусловлено ли это тем, что она младшая дочь после пяти сыновей уже почтенного отца семейства, который в ней души не чаял, как впрочем, и братья, детская ли ее склонность к уединению и созерцательности, и фантазированию; интравертивность, так рано проявившаяся?.. Насколько, вообще, можно объяснить человека, его историю? Хотя, безусловно, история детства будет проявляться или давать знать о себе на протяжении всей последующей жизни.

Исходя из ее образа жизни, отношений, ее текстов, складывается ощущение, что есть два неприменуемых убеждения, которые обусловлены ее счастливым, полным братской и отеческой любви детстве, что мир, в который она пришла – это мир любящих братьев, желающих ей исключительно добра; и все встречающиеся ей мужчины созданы для ее радости и счастья без условий и требований с их стороны, без притязаний на нее и ее жизнь. Так и случалось на протяжении всей ее жизни. Думается, что это не обошло стороной и Фрейда.

Лу Андреас Саломе питала очень теплые чувства по отношению к отцу, признаваясь, что в очень раннем детстве ее и отца связывала «некая неуловимая тайная нежность» (1). Ощущение такой нежности сопровождает весь текст, который адресован Зигмунду Фрейду (имеется в виду эссе «Моя благодарность Фрейду»), начиная практически с первых страниц, где она горячо и, можно сказать, патетически отстаивает суждения основателя психоанализа перед Томасом Манном.

Вторая же глава начинается тоже очень выразительно: «Над прекраснейшей профессией стоят Ваши слова…». Профессия психоаналитика, не просто вид человеческой деятельности, а прекраснейшая профессия, и именно ей, этой прекраснейшей профессии, начало положил Фрейд. Но даже над этой превосходной во всех смыслах профессией стоят еще более превосходящие слова Фрейда как врача! Сколько почитания и благоговения в этом! Но в начале ее жизни таким авторитетом был для нее отец…

Со слов о прекраснейшей профессии начинается глава, посвященная переносу. Парадоксально это или естественно? Говоря о переносе, она дает почти, что хрестоматийную трактовку этому одному из основных понятий психоанализа, что анализанд переносит свои аффекты на аналитика из собственного самого давнего своего аффективного прошлого, независимо от того работают ли они на него или против. Перенос, таким образом, может пониматься как некая форма памяти, при которой происходит воспоминание прошлого опыта через повторение в действии. Но перенос не есть память в чистом виде.

Перенос, являясь эфемерным явлением, представляет собой форму работы бессознательного. Ведь «каждый человек в результате взаимодействия врождённых задатков и влияний, оказываемых на него в детские годы, приобретает определенные особенности, которые проявляются в том, как он осуществляет любовную жизнь… В результате создается своего рода клише (или несколько клише), которое в течение жизни постоянно повторяется, снова отпечатывается, насколько это позволяют внешние обстоятельства и характер любовных объектов, и которое, разумеется, не остается полностью неизменным по отношению к недавним впечатлениям» (2, с.159). Так считал Фрейд, описывая перенос в 1912 году. Позже, в 1914 г., он напишет, что перенос не принадлежит регистру памяти или воспоминания, перенос — бессознательное повторение прошлого в настоящем, то, что не вспоминается, воспроизводится (3).

Человек независимо от своего желания или нежелания воспроизводит своё аффективное прошлое. Т.к. лишь часть либидинальных побуждений, определяющих любовную жизнь прошла полное психическое развитие, обращена к реальности и находится в распоряжении сознательной личности; а другая часть, задержавшись в своем развитии, проявляется либо в фантазии, либо остается в бессознательном. «Тот, чья потребность в любви не удовлетворяется без остатка реальностью, вынужден обращаться со своими либидинозными ожиданиями-представлениями на каждого вновь появляющегося человека» (там же, с.160). Как известно, отношения маленькой Лу с матерью были достаточно холодными. Возможно, что благодаря этому именно такими «ожиданиями-представлениями» были овеяны отношения семнадцатилетней Лу Саломе с пастором Гийо, чьи проповеди ей очень нравились и встреча, с которым изменила ее жизнь. Он давал ей уроки философии, истории религии, голландского языка и т.д. Они встречались в тайне, сближаясь все больше. «В Гийо, вспоминала она, ей виделся Бог, и она покланялась ему как Богу» (4, с.17). Но он в ней видел не только ученицу. После смерти отца в 1879 году, они открылись матери Лу, и Гийо сделал предложение девушке. Для нее это был шок, т.к. не о сексуальной близости, которая еще долго будет невозможна, не о замужестве она не помышляла. Так она потеряла Бога опять, разочаровавшись уже однажды в детстве. Бессознательное повторение прошлого в настоящем… Имеется еще одно сопоставление в данном контексте. У Александра Эткинда в произведении «Эрос невозможного» есть упоминание о том, что она будучи девочкой «долго не могла поверить, будто зеркала правильно отражают ее облик, она не чувствовала себя отдельной от своего окружения» (4, с.16). Этот момент интересен тем, что в эссе «Моя благодарность Фрейду», написанном в 1931 году (на то время Лу Андреас Саломе было 70 лет), говоря о нарциссизме, она предполагает, что «любовь к себе еще нераздельно содержит в себе – само-отверженно – изначальную взаимосвязь со всем». Неотделимость от окружающего мира? Как в детстве, где собственный облик не воспринимается отдельным от своего окружения? Что уже относит к облику Нарцисса, который видит свое отражение в водной глади лесного источника неотделимо от лона природы…

Ведь если именно из прошлого выстраивается настоящее (непрямая цитата из высказываний Саломе о переносе), то возможно ли избежать переноса со значимыми людьми в обычной жизни, особенно если не был сам анализируемым? Отличие от психоаналитической ситуации состоит в том, что в анализе аналитик не реагирует на аффективное поведение таким способом, каким это было в прошлом с близкими людьми, как она сама указывает в этом пассаже, посвященном переносу.

Из воспоминаний Саломе об ее отношении к Фрейду и из воспоминаний современников мы знаем, что сам Фрейд из всех своих сподвижников ее очень выделял, также как делал ее отец, позволяя ей больше чем другим своим детям. Фрейд считал ее выдающейся личностью с высокими этическими идеалами, искренне выражал свои чувства к ней, ценя ее своеобразие. Его особое отношение к Лу демонстрируется в известном факте: как-то, раз она отсутствовала на психоаналитическом заседании по средам, Фрейд, тогда читавший лекцию, после признался в записке к ней, что обращался к пустому месту, ранее принадлежавшему ей, задаваясь вопросом, не у Адлера ли она была в это время. Мне кажется, что здесь прослеживается глубокое уважение и благодарность, а может быть и притязание, но уже не со стороны Саломе к Фрейду, а от Фрейда к Саломе. Таким образом, перенос еще и подкреплялся? Если так, то почему бы переносу не развиваться, возможно, параллельно с благодарностью? Ведь как сам Фрейд считает, что проявления симпатии, дружбы и доверия генетически связаны с сексуальностью, потому что мы изначально знали только сексуальные объекты. Но тогда значимые и уважаемые люди из нашей реальности по-прежнему могут быть сексуальными объектами для нашего бессознательного (2), что будет способствовать развитию переноса, что, конечно, отсылает нас к Эдипову комплексу.

Размышляя о переносе, уместно вспомнить об отказе Лу от собственного прохождения анализа, хотя в начале своего психоаналитического профессионализма, она думала анализироваться у Адлера.   Что помешало ей пройти путь собственного психоанализа? Отсутствие необходимости? Возможно. Но известны случаи, когда она своим анализандам во время сессий рассказывала истории о себе.

Связано ли отсутствие личного анализа с отголосками прошлого, а именно: вспоминая о своих отношениях с родителями, она отмечала отсутствие «пылкости в проявлении чувств» (1, с.36), которую впоследствии с удивлением обнаружила в воспоминаниях у большинства других детей. Отсутствие проявления чувств – это дистанция или такая вот свобода? И не эта ли так рано установившаяся дистанция помешала пройти анализ, т.к. пространство этой дистанции становится катастрофически малым в психоаналитической ситуации? Ведь говоря о психоаналитических встречах и возникающем переносе, она метафорически сравнивает обратившегося за   психоанализом человека с раненой рыбой. Эту раненую рыбу снимают с крючка, которая в своем ранении доступна исследованию, в течение которого могла бы «известить о своей рыбьей сущности». Насколько возможно извещать о своей сущности для нее? Такое количество вопросов навеяло прочтение именно текста «Моя благодарность Фрейду». Правда сомнительно, что будет такое же количество ответов.

Еще, будучи ребенком, она разуверилась в Добром Боге, отказавшись позже от конфирмации, но тема веры, тема «набожного человека» всегда будет занимать ее. Этой проблематике уделяется очень большое внимание в вышеозначенном эссе, посвященном психоанализу. Детская утрата Бога и новые поиски Бога будут всегда рядом с ней, независимо от того чем бы в данный момент жизни она не занималась, но в нерелигиозном понимании веры. И как кажется, эту веру она обрела. Это вера в психоанализ, вера в человека и человеческое в психоаналитическом акте. Ведь именно в психоаналитическом   взаимодействии, по мнению Саломе, поставляется столь интимный и жизненный материал, в обращении к которому «раскрывается глубина нашей всечеловечности». Речь здесь, таким образом, «о двойном результате отдачи и получения», ведь цель достигается «только на основании переживания от человека к человеку». Чуть дальше она, ссылаясь на Фрейда, восклицает, что человеческая жизнь – это поэзия! Бессознательно мы живем ею, не замечая день за днем, но, в общем, это она живет нами, она пишет нас (непрямая цитата из текста «Моя благодарность Фрейду»)! «Мы — произведение не своего искусства», — заключает Лу Андреас Саломе в главе, посвященной переносу. В этом прослеживается очень тонкое и глубокое понимание переноса, да и психоанализа в целом. Поэтому можно предположить, что перенос она могла наблюдать и у себя, и как возможное подтверждение этому ее слова, которыми она заканчивает письмо, адресованное Фрейду, написанном за два года до смерти: «Если бы вместо того, чтобы писать Вам, я могла хоть десять минут смотреть в Ваше лицо – лицо отца над всей моей жизнью…»

Библиография

1. Гармаш Л.Н. Лу Саломе, сама свидетельствующая о себе и о своей жизни. — Издательство «Урал LTD», 2000. – 342с.
2. Фрейд З. О динамике переноса// Зигмунд Фрейд. Сочинения по технике лечения/Пер. Боковикова А.М. – М.: ООО «Фирма СТД»,2008. – С.157-168
3. Фрейд З. Воспоминание, повторение и проработка// Зигмунд Фрейд. Сочинения по технике лечения/Пер. Боковикова А.М. – М.: ООО «Фирма СТД»,2008. – С.205-215.
4. Эткинд А.М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России. – М.: Гнозис; Прогресс – Комплекс, 1994. – 376с.

Психолог-психоаналитик Детковская О.А.